«Хорошо там, где… мы»
Окончание. Начало
в №№ 44, 45, 48
Корреспондент нашей газеты Олег Шипицын как победитель межрегионального журналистского конкурса «СибирьПРО» побывал в пресс-туре на главных объектах Новосибирской и Кемеровской областей, заглянул в иную жизнь, которая течет с нами по соседству.
Посвящение в шахтеры
Время в пресс-туре спрессовано. Каждый день видишь, познаешь что-то новое, доселе незнаемое. Увиденное, запечатленное наслаивается друг на друга… И хочется уже домой, в нашу размеренную жизнь, где все просто и ясно. Но самое манящее впереди: на пятый день пресс-тура нам предстояло опуститься в действующую шахту. Во мне все дрожало от предвкушения того момента, когда шахтерская клеть помчится в глубь земли и мы своими глазами увидим, как добывается уголь, косвенно узнаем цену шахтерского труда.
Мое представление о шахтерской жизни, как и многих людей, выросших в советское время, навеяно фильмом молодости «Большая жизнь», где могучий актер Борис Андреев в роли шахтера орудует в узком забое отбойным молотком так, что у него все прыгает на лице. Вредители не дремлют: обрывают подачу воздуха, пытаясь сорвать рекордную добычу.
– Воздух давай, – гремит басом Андреев, – воздух…
Давно уже в шахтах добычу угля ведут комбайны, срезанное транспортеры вывозят на поверхность, но на Кузбассе еще живы те, кто в войну добывал уголь не отбойным молотком, а кайлом и вывозил добытое на лошадях. Лошади не поднимались на поверхность земли и свою жизнь заканчивали в шахте… «Сейчас-то, с такой техникой, что не работать», – говорят старые углекопы.
Угледобыча – это главная отрасль Кузбасса, Кемеровской области. Здесь 58 шахт и 36 угольных разрезов, где уголь добывают открытым способом. Самым древним пластам 350 миллионов лет. В парке Красная горка, посвященном шахтерскому труду, под Кемерово, всемирно известный скульптор Эрнст Неизвестный изваял фигуру шахтера: в сером исполине теплится оранжевое сердце – то горящий уголек. Это памятник самоотверженному шахтерскому труду…
Специалисты уверяют, что добыча угля сегодня столь же безопасна, как работа, скажем, в сельском хозяйстве. Последняя гибель кузбасских горняков произошла в шахте «Распадская» в мае 2010 года, тогда погиб 91 шахтер. А до этого была трагедия на «Ульяновской» – взрыв метана, обвал стволов унесли жизни 107 человек. Прогресс и в этой отрасли неумолим. И все-таки она остается уделом настоящих мужчин, готовых к каждодневному риску. Ведь неизвестно, что там ожидает рабочих, в многосотметровой толще земли (никаким рентгеном ее не просветишь): скопление метана, выбросы какого-то другого газа, прорвавшаяся подземная река… Шахты, как правило, – градообразующие предприятия, на них держится бюджет небольших городов Кемеровской области, другой работы здесь нет.
Итак, нам предстояло опуститься в лаву, увидеть своими глазами, как добывается уголь.
Нас привезли в город Ленинск-Кузнецкий. Вначале показали объединенный шахтный «мозг» – цифровое управление шахтами: «цифра» позволяет видеть многие технологические процессы и даже отслеживать, где находится каждый шахтер. В стволах выработки установлены антенны, а у шахтеров аккумуляторный блок и лампа на каске, номерной индивидуальный, это своего рода смартфон, который излучает сигнал.
Нас, журналистов, разбили на два отряда. Нашей группе предстояло спуститься в шахту «Комсомолец». Первым делом – инструктаж. Пожилой шахтер из горно-вспомогательного спасательного отряда показывал, как пользоваться самоспасателем (это индивидуальный дыхательный аппарат: в нем запускается химическая реакция, и выделяется кислород, как на подводной лодке):
– Если вдруг почувствуете запах или услышите сигнал, вот эту рукоятку рвете на себе – крышка отлетает, и вылетает загубник, берете его в рот и идете к ближайшему выходу на поверхность. Этой штуковины должно на полчаса хватить…
А на стене начертана схема подземных выработок, ходов. Как в этом лабиринте сориентироваться, куда в случае чего бежать? Неужели в этих многокилометровых норах можно понять, где путь к спасению?
Заходим в раздевалку, облачаемся в черное тонкое белье, надеваем темно-синюю спецовку, резиновые сапоги с теплыми носками и каску с подшлемником. Потом получаем вместе с множеством шахтеров, собирающихся на смену в забой, налобный фонарь и аккумулятор к нему. Подвешиваем на себя самоспасатели.
Долго едем на автобусе через весь городок к шахте. Никакой фотоаппаратуры, никаких телефонов туда брать нельзя. Потому как их использование может дать искру, пользоваться можно только специальными безопасными устройствами. Так что ничего не заснять.
Заходим в клеть – и огромная железная коробка-лифт со скоростью 2 метра в секунду катит в тартарары (на языке мифологии – подземный мир). Нам предстоит опуститься по вертикальному стволу на глубину 540 метров. Этот огромный спуск аккуратно забетонирован по всей высоте – какая сложная и трудоемкая работа была проделана! Стоп – достигли дна.
Засов отворяется, мы пересаживаемся в маленькие, тесные вагончики и по узкоколейке ползем в неведомую даль. Едем долго и нудно, обозревая только друг друга.
Новая пересадка. Над нами закреплена монорельсовая балка, и на ней развешены иные вагончики, открытые с боков, впереди висит дизель-локомотив. Рассаживаемся, на три цепи слева и на три цепи справа закрываем вход-выход. Машинист трогает состав. И мы плывем на высоте дальше. Наши шахтерские фонарики, пробивая пыльный воздух, выхватывают из кромешной тьмы дно, находящееся головокружительно низко под нами, забетонированный верхний свод, уходящие вдаль боковые подземные ходы (это уже отработанные участки, все забетонировано или укреплено стальной сеткой, чтобы не случилось обвала). Но над стволом тысячи тонн породы: случись небольшое движение земной коры – выдержит ли эта крепь сейсмическую нагрузку? А сбоку подземной галереи тянутся бесконечные трубы, электропровода в толстой изоляции.
Вагончики открытые, дует сильный ветер – леденеет шея.
– Шахта постоянно вентилируется. Если выделится взрывоопасный метан, его выдует потоком воздуха. Скорость его подачи до 8 метров в секунду, – поясняет сопровождающий нас Эдуард Губерт. Он показывает прибор, который определяет содержание воздушной смеси: сейчас метана 0 процентов, кислорода 20 процентов, – норма…
– Ни за какие деньги я бы не пошла работать в шахту, – вырывается у сидящей сзади меня Оксаны Савочкиной, моей землячки, тележурналиста, ведущей передачи «Сельские жители» на 12 канале.
Слышу, как Эдуард, вступает с ней в диалог.
– Многие приходят сюда на чуть-чуть. Говорят, поработаем год, подзаработаем (средняя заработная плата горняков 37 тысяч рублей). Но шахта затягивает… Пришедшие, как правило, остаются на всю жизнь. Я вот уже девятый год здесь.
– У меня отец отработал 38 лет на шахте. Пострадал здесь в аварии, получил инвалидность. Три года лечился, инвалидность сняли, и он снова вернулся, – подтверждает слова Эдуарда другой сопровождающий – Михаил Бормотов.
…А перед спуском мне рассказали о собаке Ляльке, которая родилась в шахте «Первомайская» (это здесь же, в Кемеровской области). 16 лет она ходила в забой, ловила крыс, охраняла от них шахтерскую еду, прекрасно зная все выходы из шахты, случалось, выводила на поверхность одиночных шахтеров, у которых погасли светильники. Разные несчастья случались с нею под землей: ее заволакивало под транспортерную ленту, однажды Ляльку привалило породой, но она упорно возвращалась к своей работе. Она умирала от саркомы в том помещении, где выдают шахтерские «огоньки». Потом похоронили шахтеры своего дружка у шахты и установили памятник за верность и преданность. Лялька – такая одна, а сколько их, горняков, беззаветно преданных своему подземному угольному делу…
Расстегнув цепи, мы выгрузились. Под ногами бежала вода, мы спотыкались и обходили какие-то препятствия. Началась вереница огромных механизмов, которые вырабатывают гидравлическое давление и подают его на гигантские домкраты, поддерживающие свод непосредственно в лаве. Вес одного домкрата 21 тонна, ширина, на которой он поддерживает «кровлю», 1,6 метра. Сколько ж их надо, таких механизмов, и как эти громады заволакивают сюда?! А под ними чиркала транспортерная лента и убегала вдаль, поблескивал с одного края маслянистый слой угля, а где-то впереди врезались угольные пласты фрезы комбайна. Но вплотную мы так и не подобрались к ним. Слишком долог был путь сюда, а еще предстояла обратная дорога. Нас же к назначенному часу ожидали поезда на вокзалах и самолеты в аэропортах.
..Сколько же мы не были на поверхности земли? Наверное, часа три. Но это время показалось мне вечностью…
Только в разлуке понимаешь, насколько тебе дорога твоя родная земля, люди, с которыми соседствуешь, работаешь, встречаешься. И как хорошо, что в любую минуту можно видеть, как голубеет небосвод, как проливаются щедрые лучи солнца, как идет дождь и падает снег… Все-таки, мы, работающие на земле (а не под землей), счастливые люди. Кстати, название для этого материала я позаимствовал у Виктора Елисеева, замечательного омского тренера по гиревому спорту, нашего земляка, уроженца Десподзиновки. Однажды он спросил меня: «Почему принято говорить: хорошо там, где нас нет? Я считаю: хорошо там, где мы. Нужно делать все, чтобы было именно так».
После спуска-подъема было посвящение в шахтеры, нам вручали дипломы, подтверждающие, что мы побывали в шахте. На посвящении вспоминали слова космонавта, отвечающего в шахтоуправлении за психологическую подготовку шахтеров. Он спустился в шахту – вернулся потрясенный: «Мы слетаем в космос один раз и получаем Звезды Героев. Вот кто истинные герои – шахтеры. Каждый день они уходят в подземный «космос», не менее агрессивный к человеку. Да за такую зарплату…
Олег ШИПИЦЫН