Строгий реалист светозаров

Игорь Викторович Светозаров  из села Андреевка серьезно взялся за кисти уже в очень зрелые годы, что не помешало ему достичь мастерства в живописи.  Его квартира сегодня – своего рода картинная галерея, в которой более ста полотен, трогающих душу и сердце, побуждающих размышлять, радоваться и печалиться.

Я  обомлел, когда первый раз увидел картины Светозарова. Год назад приезжал в Андреевку за журналистским материалом, знакомые попросили зайти к Зое Николаевне и Игорю Викторовичу Светозаровым, передать привет. Когда глава семьи повел меня по своей картинной галерее из четырех комнаток, я повел себя не интеллигентно. Сорвал экскурсию. У какой-то картины стоял дольше, чем длились пояснения автора, какую-то проскакивал, чтобы посмотреть на ту, что висит следующей… Конечно, я знал, что хозяин дома – художник и обязательно покажет свои полотна, но не был готов к таким полотнам…

Автор этих строк поклонник не модного нынче живописного жанра «реализм». Люблю яркие краски и тщательное прорисовывание самых мельчайших деталей. Всего второй раз за свою жизнь, после работ московского портретиста Александра Шилова, мои представления о настоящей живописи, которая давала бы пищу уму глубиной и радовала глаз веселой яркостью, так полно совпадали с картинами – пазл в пазл. Но Шилов, столичная штучка, баловень власть имущих, благодаря которым (и в то же время вполне заслуженно) стал величиной мирового масштаба, а тут – село, до ближайшего художественного музея – чуть не полторы сотни верст. Ни дипломированных критиков, ни авторитетных ценителей, ни советчиков с живописным опытом. Известно, что творческому человеку исключительно вредно вариться только в собственном соку. Но, оказывается, и из этого правила есть исключения.

Зоя Николаевна, жена художника, слегка ахнувшая при моем внезапном появлении: «Гость в доме, а к столу ничего горячего», успела наварить и нажарить, пока я переходил от картины к картине. Их больше ста. На каждую по минуте – два часа. Не каждая захватывала, но пейзажи, а они составляют в большинстве своем домашнюю авторскую экспозицию Игоря Викторовича, за душу брали.

Озера, плесы, весна, ручьи, роскошь золотой осени. На все это надо смотреть. Красоту словами не передашь, они не то, чтобы бессильны, просто они из другой области информационного пространства.

Светозаров – не профессиональный художник, не оканчивал специального училища или факультета. Это явственно ощущается по его речи. В языке почти любого выпускника худграфа главное слово – «писать», он свои картины пишет, а не рисует. Фразой «Как хорошо вы это нарисовали» дипломированного живописца можно ненароком оскорбить до самого дна души без всякой надежды на последующее прощение. А Игорь Викторович свои картины рисует. Мы с ним трижды беседовали, и ни разу из его уст не прозвучал глагол высокого стиля – «писать». 

Родился он 19 октября 1940 года в Киргизии. Рисовал с раннего детства. Родители, уходя на работу, оставляли его одного, лучшими друзьями для мальчишки были карандаши и бумага. В шестидесятых, когда учился в Томском политехническом институте, не пропускал ни одной выставки, как местных мастеров кисти, так и заезжих из Москвы, Ленинграда. Бегал на этюды. «Да ради баловства все это делал», – говорит он сейчас про те походы на «натуру».

Зрелые годы отдал конструкторской работе в Киргизии. В 91-м семья Светозаровых – супруги, сын Вячеслав и дочь Наталья – переехала в Россию. В Андреевку Саргатского района.

– Безденежье служило мне творческим вдохновением, – шутит Игорь Викторович, говоря о девяностых.

Большое хозяйство, разведенное Зоей Николаевной и Игорем Викторовичем, кормило, но денег не приносило. Продать мясо было почти невозможно. А обуваться, одеваться требовалось.

Тогда и родилась у главы семьи идея зарабатывать с помощью живописи. Попробовал себя в акварели. Не пошло – много дополнительной работы: рамы, стекло, твердая основа для картин. Решил переключиться на масло. А опыта письма масляными красками не имел совершенно.

Судьба пошла навстречу. На колхозном складе наткнулся на два-три десятка пластин из ДВП от разбитого упаковочного ящика. Их будто специально готовили для живописи: грунтованные, покрыты белой краской, размер подходящий – 40 на 20 сантиметров. На них набивал руку и глаз.

Сегодня он главным в мастерстве художника считает цельность картины, ее воздействие на зрителя, а тогда главным считал  мазок. Как наложен, какой кистью и так далее. Ездил в Омск, по семь-восемь часов проводил в залах музея имени Врубеля. Вблизи, насколько позволяли возможности зрения, рассматривал полотна старых мастеров. Ему повезло с музеем. Омский областной музей изобразительных искусств имени М.А. Врубеля имеет самую богатую в Зауралье коллекцию из произведений дореволюционных русских и знаменитых иностранных живописцев. 

– То безденежное время для меня оказалось самым счастливым, – с мечтательной улыбкой вспоминает художник. – Управлюсь с хозяйством – и за мольберт. Ставлю на проигрыватель пластинку-гигант с классической музыкой, и кроме картины ничего не существует. Пока через сорок минут пластинка не закончится. Мука. Надо краску с рук стирать, пластинку переворачивать. Ощутил полное блаженство, когда купил плеер для DWD-дисков. Наушники в уши – и шесть часов классики без перерыва. И шесть часов без перерыва с кистью за мольбертом… За творческое счастливое забытье пришлось платить потерей слуха. Не полной, но значительной. Когда беда уже приключилась, наткнулся на статью, в которой рассказывалось, как плохо наушники с точечной подачей звука влияют на ушную перепонку.

Свое здоровье художник пошатнул, зато его коммерческий расчет оправдался. На мясо у людей денег не было, а картины его покупали. Продавал, пусть недорого, но и не в убыток себе.

Набираясь опыта, развивался как живописец. Новое брал откуда только мог: из книг и статей о художниках, из телепередач. Многое дала собственная коллекция почтовых открыток с картинами знаменитых художников. Их у Светозарова более тысячи штук. Собирать начал лет пятьдесят назад без всякого прицела на будущее. К красоте тянуло. В девяностые в качестве учебных пособий пригодились. Не справляется с тем или иным объектом для полотна: облаком, деревцем – всегда можно у великих подсмотреть, как они подобные задачи решали.

В психологическом плане его огорчала долгая работа над некоторыми творениями. «Тугодум», – корил себя. Бьется над полотном, бьется, пока не возненавидит его. Сунет за шкаф: «Там твое место». А душа болит – не проявил терпения, не довел работу до конца. Извлечет картину из застенка, поместит на мольберт. Снова мучается над ней, изводит себя, а результат нулевой. Перестал себе сердце рвать, когда в одной из передач о художниках услышал, что подобная ситуация – обычная штука для душевного состояния живописца. Не каждая картина дается сразу, иная в голове год-два должна отстояться.  И  вдали от глаз. Через пару лет достал, месяц работы – взглянул по завершении – душа поет. До чего ж хорошо получилось.

Ощутил он в полной мере и капризность любви полотна, сравнимую с любовью избалованной женщины. Самый памятный пример – картина «Очей очарованье». Название по Пушкину, об осени. С контрастом и яркостью красок. Снежно белые березы в золотой желтизне листвы стоят на фоне синевы убегающей куда-то речки.

Устал он от этой вещи. Несколько раз начинал, несколько раз пытался закончить. Не получалось. Когда же  нанес последний мазок, смотреть на нее и терпеть рядом с собой больше не мог. Отправил по почте свояченице в Питер. Та, открыв бандероль в почтовом отделении, на несколько минут парализовала работу учреждения. Красотища! Несет дама картину домой, видит мужчину, небрежно бросающего книги в кузов машины.

– Разве можно так, – с укором говорит она, – с книгами обращаться?

– На свалку везу, – объясняет мужчина. – Четыре с половиной тысячи томов. Всю жизнь собирал. Сейчас ни к чему, Интернет есть.

– Отдайте мне.

– За так? – окрысился бывший библиофил. – Никогда!

– Не за так. За эту картину, – и сняла упаковочную бумагу с полотна.

Мужчина молча вынес все книги из своей квартиры и так же молча перетаскал их в квартиру родственницы Светозарова.

Игорь Викторович спокойно воспринял известие о том, как его картина спасла от гибели несколько тысяч книг: «Бывает». А потом написал второе «Очей очарованье» – точно такое же, как первое. Не было художнику покоя («Страсть в душе осталась», – объясняет он), пока не положил на холст последний мазок и не одел полотно в рамку.

Если «Очей очарованье» зрителю раскрывается мгновенно, то картина «Утро» (бегущая цапля по поверхности озера на фоне леса) – с секретом. Она не захватывает при мимолетно брошенном взгляде. Перед этой картиной надо постоять, уйти, вернуться, снова постоять, всматриваясь в детали: брызги воды от лап птицы, перышки ее одеяния, глаза. И попадаешь под гипноз полотна – не оторваться.

«Утро» – результат того, как со временем Игорь Викторович все больше и больше отходил от абсолютного копирования реальности. Сюжет будущей работы у него мог вспыхнуть в голове при взгляде на фотографию в альбоме, картинку почтового конверта, иллюстрацию к книге. Цаплю для «Утра» художник взял со снимка в журнале, озерно-лесной фон сотворил из саргатской природы. Синтезу учился у знаменитого русского художника Ивана Шишкина, монография о котором стоит в личной библиотеке. Лучшие полотна, считает Светозаров, создаются не на пленэрах, а в студиях и мастерских.

Что же касается манеры живописной техники, то андреевский художник остается верным последователем поджанра «строгий реализм» – каждая деталька на полотне должна быть выписана с максимальной тщательностью и занимать отведенное ей место с точностью до миллиметра. Любая из его картин – идеально завершенный портрет сюжета. В них нет недосказанности, открытых финалов, загадок. Светозаровские полотна цельны и самодостаточны… Как и жизнь их творца.