Не женская работа

Сегодня мы представляем читателям газеты интервью с представительницей одной из самых сложных и нужных профессий на селе.

Наш журналист беседует с ветеринарным врачом Увалобитиинского ветеринарного пункта Ириной Николаевной Михальцовой.

Хотела быть летчицей

– Ирина Николаевна, не скажу, что завидую вашей работе, но мне кажется, что ветврач – самая благородная из профессий. Помогать бессловесным созданиям – что может быть выше?

– Со стороны, конечно, виднее. Но мне, изнутри, она видится другой. Неблагодарная профессия. Корову спасешь, а собачку не выходишь – ты для хозяина плохой врач.

Хотя в моей жизни практически получилось так, что никогда не жалела о выборе специальности. А случалось всякое. Работала фельдшером, ветврачом-гинекологом, главным ветврачом хозяйства. Стояла на учете на бирже как безработная. И, уже снова устроившись на должность врача, подрабатывала в магазине, ухаживала за престарелыми бабушками.

– Денег не хватало?

– В начале нулевых у меня случилась большая беда. Оформляла на себя кредиты в банке, а деньги передавала в кассу местного битиинского хозяйства. Кредиты гасились. До поры до времени. Однажды хозяйство обанкротилось, и я осталась должна банку полмиллиона рублей. Еще лет тридцать выплачивать. Все главные специалисты нашего хозяйства оказались в одинаковой ситуации. Знаете, что обидно? Когда обсуждались условия банкротства, нас заверяли, что ни одного рубля из своего кармана не потеряем. Но это к ветеринарии отношения уже не имеет.

– Мне вот интересно, почему сельские девушки выбирают профессию ветеринарного врача? Вы ж родом, как я знаю, из Аксеново, с детства видели: ветеринария – не мед.

– Я себя ветеринарным врачом никогда не представляла. Мне языки легко давались: немецкий – на пять, русский – на пять с плюсом. Когда моя учительница по русскому и литературе Раиса Тихоновна Лиморенко узнала, что я пошла в ветеринары, не удержалась от горького упрека: «Ирина, не твое это». Мне хотелось окончить летное училище или факультет иностранных языков, учительницей или переводчицей поработать. Надо мной  в деревне даже шутили: «Вон, поскакала наша летчица-переводчица».

– Куда «поскакала»?

– Не куда, а на ком. На лошади. Я бесшабашной девчонкой росла. Поймаю коня, сяду верхом – и в галоп.

– Получается, кони вас до ветеринарии довели?

– Нет, не кони – телята. Горе однажды, как принято говорить,  постучалось в наши двери. У мамы за год скончались отец и муж – мои дедушка и отец. У нее на руках осталось двое детей: я и младший брат Леша. Мама работала учительницей начальных классов. Получала мало, рублей восемьдесят. Начала подрабатывать завклубом. Я, окончив школу, решила помогать маме в клубе, заодно устроилась телятницей. Год отработала. Мне нравилось. Рядом, там же на Аксеновской ферме, трудился ветфельдшером мой родной дядя – Геннадий Алексеевич Михайлов. Ветеринар от бога. Он показывал мне, как брать кровь, ставить уколы. Подать документы в ветеринарный институт мне посоветовал дядя: «Ты же любишь животных. Иди». Я и пошла.

– Но вы же видели: работа тяжелая.

– Не боялась я тяжелой работы. Мама гектар картошки всегда садила, держала две-три коровы, а вместе с молодняком голов пять-шесть крупного рогатого скота выходило. Сено метать, навоз чистить, дрова колоть – все могла. И фигура, что до сих пор самой удивительно, всегда оставалась стройной.

– Как давалась учеба?

– Легко. Не знаю, как сейчас, но тогда, тридцать лет назад, в ветеринарном преподавали чудесные люди. Мне сложнее приходилось с тем, что соседствовало с учебой. В Казырлах жила моя старенькая бабушка. В субботу после занятий приходилось ездить к ней: постирать, полы вымыть, еды наготовить. Матери с ее большим хозяйством тоже помощь требовалась. Молодая, уставала не сильно. В воскресенье вечером до трассы еще километров десять пробегала, чтобы поймать проходящий автобус или попутку. Ни черта не боялась. Маму, которая с ума сходила от страха за меня, не понимала. Тогда же у каждого в кармане по сотовому телефону не было. Пока в следующую субботу домой не вернусь, мать не знала, жива я или нет. Когда свои дети выросли, у меня их трое – две дочки и сын, я маму очень хорошо понимать начала.

Только вы не подумайте, что в молодости какой-то большой  умницей была. Обижалась на преподавателей, когда требовали, на мой взгляд, много. А они ж добра нам желали. Занятия пропускала. Рядом с ветеринарным кинотеатр имени Маяковского стоит. Вместо лекций с подругами, вот глупая, бегала в кино. Спохватилась, когда самостоятельно работать стала. Выписывала специальные журналы, конспектировала научные статьи.

А уж сколько от пациентов перенесла! И лошади меня кусали, и собаки. Коровы рогами били, один раз точно в переносицу. Ох, как плакала, в институте еще училась, боялась, что шрам останется и красоту мою испортит… И простывала. Зимой родовспоможение в коровнике проводишь – намерзнешься. Страха тоже натерпелась. Среди ночи бегала уколы ставить. Темнота – лучший друг молодежи, но не взрослой женщины. Сейчас хорошие лекарства, пролонгированные – с удлинённым сроком действия. На сутки лечебный эффект рассчитан. В восьмидесятых антибиотики требовалось вводить через каждые пять-шесть часов.

Одна на четыре деревни

– Прямо-таки все беспросветно тяжело?

– Ну почему? Когда ставишь на ноги почти безнадёжно больную корову или лошадь, такой восторг охватывает – летать хочется. Собственно, мне все равно: корову я вылечила или маленькую собачку. Главное – вылечила.

– Я слышал, вы не хотели, чтобы ваш портрет красовался на районной Доске почета.

– Так я ж ничем не лучше других. Обычная, заурядная. Еще скажут, что незаслуженно там красуюсь.

– И говорили?

– Нет! Наоборот, я и не ожидала такого шквала звонков с поздравлениями.

– Как вы почувствовали себя в девяностых, когда хозяйства начали распадаться?

– Самый тяжелый период в моей жизни. Мне ж раньше посчастливилось поработать на современном животноводческом комплексе. Им заведовал Александр Фёдорович Отс. Распорядок дня жесткий. На минуту опоздать нельзя. Мои дети в садик ходили. Мне требовалось в начале восьмого отдать их воспитателям, потом успеть к восьми на работу – километра три почти бегом. А как хорошо было! Каждый день глаженые халаты, обязательное переодевание, душ, бесплатная столовая. Доярки чистенькие, скотники трезвые. Никаких проблем с фиксацией. В ветеринарии фиксация – главное. При надежной фиксации любую операцию проводишь с удовольствием, без нервов.

– А сейчас как?

– Я одна на четыре селения: Нижнюю Битию, Увалобитию, Аксеново и Калачевку. Лет пять назад еще на велосипеде по деревням ездила. Сейчас или муж везет на машине, или хозяева заболевшего животного транспорт находят. Часто, если корова не может растелиться, звонят среди ночи. Поднимаюсь. Куда деваться?

Труднее всего брать деньги за вызов. Язык не поворачивается заводить с хозяевами разговор об этом. Мы ж раньше такой беды, лечить скотину за деньги, не знали.

Привычка быть нужной

– Когда-то, в далекой школьной юности, я самыми благородными и жертвенными людьми считал дореволюционных земских врачей. Теперь мое мнение изменилось. Сейчас самыми жертвенными людьми считаю деревенских ветеринаров. Пример есть. Я родом с севера области. Иногда, когда добираюсь автобусом на родину, вижу в салоне женщину. Ее зовут Зоей. Ветврач. Ездит по вызовам. Когда заходит на остановке, кто-нибудь из пассажиров обязательно через губу процедит: «Завоняло-то как». Она в ответ молчит. А ей есть что сказать. Она этот автобус на морозе по полчаса, а то и больше, ждет. Женщина страшно изработанная. И ведь держится.

– Профессия наша совершенно не женская, но женщин в ней, думаю, большинство. Представителям сильного пола мужества и терпения для нее не хватает. Я иногда общаюсь с коллегами-мужчинами, которые заняты в других сферах или сидят совсем без работы. Ни один из них не хотел бы оказаться на моем месте.

– Мне, знаете, что не понятно? Есть хорошие подворья, где по несколько коров держат. А в огороде для раскола, чтобы было где скотину фиксировать, два квадратных метра отвести жалеют. И мелочь-то надо: четыре столба и четыре  доски. Весной и осенью, когда врачи ставят прививки, берут кровь – смотреть на женщин-ветеринарок – сердце кровью обливается. А хозяева, эти лбы здоровущие, стоят рядом и вслух рассуждают, что десять лет назад врачи куда как опытнее были, за секунду все делали. Так и зудится рука в глаз засветить.

– Кровь взять – еще ладно. А если лечить надо, да с помощью скальпеля. Вот где мучение. Почему в больших личных хозяйствах мужчины не делают хотя бы примитивных приспособлений для фиксации скота, я не знаю. А советовать неудобно, вроде как жизнь себе стараюсь облегчить.

– Ваша основная задача – ездить на вызовы в случае необходимости?

– Моя основная задача другая – не допустить эпидемии среди животных. Я в первую очередь должна брать кровь на исследования, проводить вакцинации. Обслуживание на вызовах – вторая по важности задача. Правда, я не могу сказать, что для меня является важным, а что – второстепенным. Работаю – и все.

– По словам великого русского хирурга XIX века Пирогова, у каждого медицинского врача есть свое кладбище, где лежат жертвы его ошибок. Есть ли такие кладбища у ветврачей?

– Конечно, есть. Но мне о своем рассказывать, не скрою, не хочется. Опять душу рвать! Я сильно страдаю, когда животное погибает. Мне говорят, что не каждый медик по умершему человеку так переживает. Все время в голове перебираю: все ли правильно сделала, может, какой-нибудь еще укол надо было поставить. Хотя, когда лечишь, все стараешься выполнять оптимально. Лишняя инъекция тоже ни к чему. Больше вредит, чем помогает. Но когда животное погибнет – ты о том несделанном уколе вспоминаешь.

– Вы заняты, может быть, самой тяжелой и грязной из всех современных профессий. Почему пост не сдаете? Вы ведь по возрасту уже можете уйти на пенсию.

– Не ухожу не из-за денег. Зарплата скромная. Я не ухожу по другой причине. Если уйду на пенсию, то не смогу приносить пользу людям. Я не хочу жить ненужной. Это не красивые слова, это – привычка.

Виктор Гоношилов, фото автора

На снимке: Редкий для ветеринарии случай. Врач готовится ставить укол, а пациент совсем не агрессивен.