Очарованные поэзией

В Увалобитиинской школе организовали встречу с поэтом Василием Трифоновым, родом из д. Аксеново. Своего поэта увалобитиинцы ставят в один ряд с Сергеем Есениным.

 

Фоторепортаж Олега ШИПИЦЫНА 

В одну из февральских суббот в  Увалобитиинской средней школе прошла трогательная встреча с Василием Дмитриевичем Трифоновым, уроженцем деревни Аксеново, много лет возглавляющим макетную мастерскую проектного института «Омскгражданпроект», а на досуге добротно владеющим поэтическими пером и словом. И это последнее его качество и послужило катализатором интереса земляков.

Дело было так. Несколько месяцев назад он передал родственникам в село несколько томиков своих стихов, что стало достоянием учительского коллектива. И возникла идея пригласить талантливого земляка в школу на поэтический урок. Василий Дмитриевич, как он сам про себя говорит, человек непубличный, и очень переживающий на публике, отнекивался от приглашения. Но уж больно Лариса Анатольевана Ильина, учитель химии и биологии, по телефону настаивала  – не отвертеться. Сдался поэт. И вот он в селе, где учился в 60-е годы.

Класс, стилизованный под горницу.  На полу плетеные косичкой половички, самовар на столе. Родственники, знакомые, учителя, ребята. Гость, действительно, очень волнуется.  И как не разволноваться, когда на простеньком стенде, убранном старинным рушником, красуется твой портрет, твои цитаты. И сборники стихов, изданные в разные годы. «Асфальтовые облака», «Земные вериги», «Золотая розга».  А к четвертой книге «Об одной деревне» причастен еще один саргатский автор – Евгений Мартынов, родившийся в Сибсаргатке, а ныне проживающий в Красноярском крае. Поэтому на выставочном стенде есть место и для его биографии с библиографией. Между прочим, у Василия Дмитриевича есть еще и пятая книга, так и не ставшая достоянием общественности, ибо посвящена она любимой супруге…

… Увалобитиинцы пришли не просто слушать – подготовили целую литературно-художественную композицию.  Василий Дмитриевич чуть не потерял дар речи, когда проектор высветил на полотне параллельно два портрета – его и есенинский. (Потом поэт заметит по этому поводу: «Сергей Есенин – один из моих любимых поэтов, но такой чести, чтобы стоять рядом, я не заслужил».) Учащиеся наизусть читали его стихи. Трогательно, взволнованно. Как классика. Оно и понятно: в его поэтическом опыте такие искренние и понятные всем чувства: любовь к малой родине, к деревне, сочувствие к судьбе селян, России…

В 1970 году он окончил Нижнеиртышскую школу. Дальше познавал жизнь не по учебникам. Работал помощником комбайнера, пастушил, заведовал клубом. Потом учился в омском строительном техникуме. И уже собирался по распределению на Камчатку, но, увидев макеты архитектурных сооружений (перед тем как строить здание, обязательно изготовляют его уменьшенную копию – макет), понял, что это станет делом его жизни. Здесь, в Омске. Так и случилось.

Юрий Николаевич Булатов, однокашник Василия по старшим классам Нижнеиртышской школы, недоумевает, вспоминая далекую юность: «Вася ничем таким в классе не выделялся, был самым тихим, незаметным. Откуда что взялось?..» Но в этом тихом омуте зрело желание излить будоражившие его чувства в стихотворной форме. Это не желание породниться с шумной славой – а потребность выразить пережитое, прочувствованное, излить наболевшее, то, что бередит душу…

– Учился я средненько, – признается Василий Дмитриевич, обращаясь к отроческим школьным годам, – и только вот Юлия Борисовна, увалобитиинская учительница русского языка и литературы, оценивала мои старания на четверки-пятерки, словно чуяла во мне что-то. Но только два года было такого счастья. Потом она уехала… Я не знаю, как рождаются стихи – вдруг, словно озарение, приходит мысль, образ… Как будто сверху диктуют тебе… Это может быть только одно четверостишье или вообще одна строка. Нужно записать ее каким-либо стихотворным размером. В следующий раз, возможно, придет продолжение.  Но чтобы родилось стихотворение, надо быть готовым к этой работе духовно, нравственно, надо выстрадать его. Вбирать в себя все увиденное и услышанное, размышлять, сострадать.

Встреча не была монологом поэта с наиболее дорогими, берущими за душу стихотворениями. И Вика Лиморенко, учащаяся 10 класса, читала свои поэтические сочинения. И Светлана Александрована Обрывалина, зам. директора школы по воспитательной работе. Были и те, кто не решился доверить свои сокровенные мысли.  Для того, чтобы облегчить процесс стихосложения начинающим поэтам,  Василий Дмитриевич раздавал что-то вроде методичек: про стихотворные размеры, про средства языковой выразительности. Может, это наивно – в наш  век главенства информации и цифровых технологий предлагать поэтические подсказки?.. Однако эти «непрагматичные листочки» разошлись на удивление быстро. Василий Дмитриевич с удовольствием раздаривал и подписывал томики стихов, привезенные с собой. Образовалась очередь. Потом все вместе фотографировались.

Встреча затянулась. Поэта «захватила в плен» Галина Ивановна Меньшикова, учитель начальных классов, и повела в школьный музей, расположенный в интернате. И здесь Сережа Чернаков и Настя Красовская провели  для него экскурсию, рассказывая об истории села, об истории школы. С интересом он рассматривал старые пожелтевшие фотографии, предметы быта, которые во время его детства были обыденностью. Достал фотоаппарат и начал снимать. Потом по русскому обычаю гостя попотчевали на дорожку.  Застолье было в меру скромное, в меру обильное. Василий Дмитриевич был очень растроган таким радушным приемом, таким вниманием. Наверное, эта душевная теплота, что пролилась на поэта, подвигнет его на новые поэтические строки. И эта теплота была взаимной…

Олег ШИПИЦЫН, фото автора

Коровьи слезы

Корове – Ночке, кормилице конца 50-х годов, посвящается

Помню, к нам в белых шубах, в унтах,

(Время дани, оброка, полона?)

Заявились с отцом, при кнутах, –

Полномочные дяди района.

В хлев зашли, на пустой сеновал,

Живность скудную пересчитали,

Как свою: будто хорь побывал, –

Куры долго на прясла взлетали…

Не взглянули на детскую рать,

Проводя свою скотскую сверку,

Но сказали: – Корову убрать! –

Есть у них указание с «верху».

А на завтра отец, глядя в пол,

Заявил, самогоном отмечен,

Ножик длинный положив на стол:

– Один черт, нам кормить ее нечем…

А под утро, по форме двора,

Снега выткалась белая скатерть.

Печка топится, с Богом, пора:

Резать живность – особая паперть!

Горлом хлынула алая кровь,

И рассыпалась красною вишней.

«Вот и эта кормилица вновь

Оказалась в семье нашей лишней»…

На секунду сморил ее тлен;

(Век такого не видела жала),

Соскочила корова с колен

И за помощью к нам побежала:

«Или плохо нам вместе жилось,

Или я вам не верно служила?!» –

Обнажилась гортанная кость,

И какая-то желтая жила…

Мы стояли гурьбой у стены.

– Марш домой! – папки сдвинулись брови…

Только тут он заметил, как мы,

Как глотали мы слезы коровьи.

Батя был волевой человек,

(Мать нас тут же схватила в охапку),

Руки красные вытер о снег

И пошел подбирать свою шапку.

Долго кровь из гортани лилась…

Был загашник терпенья, да вышел:

– Да в гробу я видал эту власть!!!

– Тише, Митя, соседи услышат.

Продадим, справим дочке пальто, –

Мать не знала правителей выверт:

Мясо сдать надлежало в Сельпо,

А себе лишь копыта да ливер…