Ленинград. И розовая чайка
Тамара Павловна Маркова из деревни Ивановка – коренная ленинградка. Но о городе на Неве вспоминать не любит. Слишком тяжелые это воспоминания…
Она родилась в Ленинграде за три года до начала войны. Жили с родителями и братом в многоквартирном доме. Мать работала на конфетной фабрике, отец трудился на заводе. Это была обычная семья, которая любила собираться вечерами за одним столом, пить чай, смеяться… Но с началом войны этого вдруг не стало. На папу наложили бронь, и он стал пропадать на заводе. Мама копала окопы. А когда фашисты сомкнули град Петра в железное кольцо блокады – жить стало просто невыносимо.
– Я тогда была еще маленькой четырехлетней девочкой, – рассказывает Тамара Павловна. – И в этом мое счастье. Многое детская память схватила тогда неосмысленно, отдельными кусочками.
Память ребенка способна хранить запахи, вкусы и такие подробности, о которых взрослые давно забыли. Я до сих пор помню вкус банановой пастилы, которая у нас была в дефиците, а моя собеседница не может забыть привкус пихтовых опилок в хлебе и запах олифы, которую пили, утоляя голод.
Самое трудное время пришлось с 41 на 42 год. Зима была чудовищно холодной. Что ни ночь – то лунная, светлая. Стоять за скудным пайком хлеба часто приходилось именно в это время суток, когда над городом сгущались сумерки и видимость для вражеского ока была плохая. Но Ленинград и днем все больше напоминал город-призрак. Люди бродили, как тени, упавших на улицах не поднимали, их заносило снегом. Город постоянно бомбили с воздуха, обстреливали…
– Как мы с мамой и братом выжили – не представляю, – говорит собеседница. – Первое время спасались капустой со своего огорода. А потом в ход пошло все: кожаные ремни, из которых варили суп, летом – трава. В нашем доме умирали целыми семьями. Помню, как у соседей двое маленьких детей постоянно плакали и просили есть. Их мать умерла. Ребят забрали военные и эвакуировали. Я и сама чудом осталась жива, меня спасли солдаты, положив в рот сахар и шоколад. Преклоняюсь перед такими, как Михаил Николаевич Макаров. Он участвовал в освобождении Ленинграда.
У маленькой Тамары блокада отняла не только детство. На глазах истаял дедушка. С умершей бабушкой еще месяц спали в одной кровати, потому что у мамы от голода и холода отнялись ноги, не было даже сил вынести тело за дверь. Потом в июльский день не стало отца. (На заводе, где он трудился, обессиленных рабочих, как марионеток, подвешивали на цепи, чтобы они не упали). Мать завернула его в простыню и повезла на кирпичный завод, где сжигали трупы…
В этот же день они решились на эвакуацию. Из трех катеров, что снарядили по Ладожскому озеру, до суши доплыл только один. Два разорвало снарядами. В уцелевшем – Тома с мамой и братом. Потом по железной дороге переправились в Кемеровскую область.
– Первое время мы и еще несколько семей жили на квартире, потом нас расселили. Спасибо тем людям, в эвакуации, что оберегали нас, жалели, понимали, – вспоминает она. – Потом, в конце войны, нам предложили вернуться в Ленинград. Но мы отказались. Тяжело. Больше я там никогда не была…
В 70-х Тамара Павловна уехала на Чукотку, работала поваром, завпроизводством. Признается, что выбрала такую профессию не случайно. Многие из тех, кто выстоял в блокаду, устраивались поближе к продуктам. Знавала она одного эвакуированного, который не засыпал, если в доме не было булки хлеба. Ее стаж на крайнем Севере – более 20 лет. Здесь встретила свою судьбу – Виктора Антоновича. Вместе воспитали дочь.
– Знаете, – обращается ко мне добрая, улыбчивая женщина, – когда мы жили на Чукотке в портовом городке Пивеке, я наблюдала за розовой чайкой, маленькая такая, с алой грудкой. Как она там оказалась – не знаю, может, за ледоколом прилетела. Говорят, кто ее увидит – будет счастливым. Я и есть такая. У меня дочь, внучки и муж. Это и есть счастье!
Наталья ЛОПАРЕВА, фото автора