ЗАБВЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ
В четырехтомной Книге памяти «Боль людская», изданной в Томске и посвященной памяти жертв политических репрессий, значится и фамилия коренного михайловца Ремизова Григория Осиповича. В д. Урусово Саргатского района доныне живет его дочь – Таисия Григорьевна Варакина.
Таисия Григорьевна Варакина, 89-летняя жительница Урусово, – одна из немногих людей, кто является прямым свидетелем страшных испытаний, что выпали на долю советских людей в 30-е годы прошлого столетия. Когда сотни тысяч, миллионы людей были согнаны с родных мест, лишены своего нажитого добра и отправлены на «перевоспитание» в лагеря, спецпоселения. Такие переселения случались по злому навету, доносу или же были предусмотрены планом по раскулачиванию крестьянства, доведенным местным органам власти. Пик политических репрессий пришелся на 1937-1938 годы, но и до этого крестьяне «текли» немаленькой рекою в места отдаленные, глухие, суровые, где нужно было бороться за свое право существования на этом свете.
– Когда забирали папу, я была маленькая, мне было шесть годков. Но вижу это наяву, вот так, как тебя сейчас, – говорит взволнованно Таисия Григорьевна. – Двое вооруженных ввели его в избу попрощаться, велели матери приготовить пару белья. Провели обыск. У меня была обожжена спина: нечаянно опрокинулась на печь, и поэтому лежала на топчане. Грубо схватили за болящее место, приподняли – может, там что припрятано. Что искали? Оружие, запрещенную литературу, наворованное? Так ведь знали, что ничего у горемык-переселенцев нет. У отца катились по лицу слезы, наверное, чувствовал, что больше не увидит свою семью. Не за себя переживал – жалко ему было нас… Жизнь в ссылке была не сахар, а каково одной матери поднимать детей?!
Ремизова Григория Осиповича и Матрену Васильевну Венцову связала вдовья доля. Матрена потеряла мужа на германской войне (1-й мировой), у Григория жена умерла от болезни, у Матрены – двое детей от первого брака, у Григория – трое. Намыкались бобылями-то – вот и сошлись вместе, поженились. Оба умели работать, что ломовые лошади, как и многие-многие селяне. А когда советская власть после окончания гражданской войны объявила: «Обогащайтесь!» (это клич новой экономической политики, НЭПа), – крестьяне, соскучившиеся по земле, сохе, покосу, неистово налегли на работу. Многие хозяйства окрепли, появились в них простейшие орудия труда. У Григория и Матрены было три коровы, четыре лошади, несколько десятков овец и, главное, жнейка – жатвенное устройство на конной тяге, способное подрезать пшеницу, рожь, овес, ячмень. Ее еще называли «лобогрейкой» – с нее срезанные снопы хлеба надо было сбрасывать на землю вручную: это была тяжелая работа.
– По сегодняшним меркам – какое это богатство? – рассуждает Таисия Григорьевна, – Да и по тогдашним. Были хозяйства, где и десяток коров был, и лошадей много более, но так ведь и едоков в семьях было не чета нынешним. Вот нынче у народа и трактора в личном пользовании, и машины дорогие, и дома – любо-дорого посмотреть. Может, сыграла свою роль лобогрейка?!
А советская власть уже сворачивала с НЭПа, готовилась к индустриализации, коллективизации, к борьбе с малыми предприятиями, единоличниками, крепкими крестьянскими хозяйствами…
И вот в 1928 году оборвалась счастливая жизнь Ремизовых, размеренное от зари до зари время. Как снег на голову, прозвучало: «Кончилось ваше время, мироеды», – и прощай, взлелеянная потом земля, дом, нажитое. Ждала их дорога дальняя, в Нарымский край (в 1912 году месяц пробыл в ссылке в Нарыме И.В. Сталин, главный советский «кормчий», и сбежал). Не одних Ремизовых коснулась эта участь в Саргатском районе: кого-то отправили за Васюганские болота, кого-то – за Нарымские, а кому-то пролегла дорога на Енисей… Долго добирались до места. Кормежка плохая, еда, прихваченная из дома, давно закончилась – вот и умирали переселенцы, множились вдоль дороги могильные холмики.
– Остановился обоз у д. Козотяпка Томской области (Это странное название на веки вечные врезалось в память Таисии Григорьевны. – О.Ш.). – Вокруг ели и сосны, чередующиеся с непролазными болотами. Хоть и приставлена к доехавшим крестьянам вооруженная охрана, а куда бежать-то: поглотит тайга непролазная, затянет трясина, съест зверье, комар-гнус кровушку за день выпьет… Чтобы перезимовать, поселенцы стали вгрызаться в землю, строить землянки… Помню, как папа приходил зимой заиндевевший с лесоповала, брал меня на руки, я обсасывала сосульки на его бороде. Хоть и в годах уже был отец (шел ему шестой десяток), а сила в нем была… Слабые там не выживали. Вековой лес не только валили, но и корчевали потом. Сегодня подогнали трактор, зацепили трос – и пень, как зуб гнилой, выдернули. А кто хоть однажды пробовал выкорчевать вручную хотя бы одно слабенькое деревце? А там кряжи в два обхвата. Сначала подкапывали их лопатами, ломами, а копать землю, перевитую корневищами, – жуть, как тяжко, потом, когда корень оголится, подсовывают под него увесистое бревнышко, и этим рычагом рвут. А сколько надо было одолеть корней голодным, плохо одетым людям! Я была непоседой и всюду совала свой нос, потому и бегала на раскорчевку. Видела, как пилят переселенцы лес на плахи. Стоит что-то навроде больших «козлов», на них закреплено бревно. Сверху человек и снизу – и тягают двуручную пилу туда-сюда. Каторжная работа. А ведь лесопилки были в то время. Не щадили и женщин, заставляли работать наравне с мужиками. И с малыми, новорожденными ребятами не давали посидеть. Бедная моя мамочка…
Отвоеванные у тайги земли засевались хлебом, льном: доводился колхозный план (колхоз, образованный спецпоселенцами, назывался «Красная звезда»).
Жизнь брала свое, тяжкий труд, суровый быт не могли остановить естественное течение жизни. В спецпоселении под Козотяпкой появлялись дети. У Матрены и Григория на свет народились трое: Тая, Андрей и Лида, Тая – старшая. Разместилась семья уже в собственноручно срубленной избе.
Но новая незримая беда уже нависла над ними: в 1937 году страну накрыла новая волна политических репрессий. В этом году 30 июля вышел приказ № 00447 НКВД СССР, в котором шла речь о немедленном репрессировании всех антисоветских элементов, всех тех, кого советская власть назвала кулаками, но которые избежали наказания или же находились в трудовых поселках или в ссылках. Для многих это означало – расстрел.
Вот и пришли за Григорием Осиповичем. Его жизнь оборвалась в 1938 году в застенках томской тюрьмы НКВД.
Матрена Васильевна понимала молчаливый мужнин наказ беречь детей. И даже корову завела, чтобы всегда было чем покормить своих кровиночек. И не смирилась она со здешним житием, попробовала достать пропуск к сестрам, проживавшим в большом селе Могочино на Оби, здесь же, в Томской области. Не сразу, но получилось. А оттуда, из Могочино, на буксире, что возил баржи с лесом по реке, до Новосибирска. Капитан судна, баженовский родчий, спрятал Матрену с двумя малыми детьми и довез до пристани. Она в молодости была нянькой в их доме в Баженово. И в советской России были люди, не потерявшие совесть, которые не строчили доносов на своих ближних, соседей, коллег по работе, помнили доброту и старались отплатить тем же, хотя рисковал капитан…
А Таисию могочинская тетка Аксинья не отпустила. Мол, Мотька, тебя заарестуют, сама будешь по тюрьмам мыкаться и детей мыкать, пусть хоть Тая поживет по-человечески. А каково это жить – без отца, без матери в чужих людях, хоть и у родной тетки! Потому и рвалась девочка к маме. А Матрена Васильевна прижилась в Урусово: там жил ее сын от первого брака. Никто не собирался отправлять Матрену назад, в спецпоселение. Шла война – рабочие руки и в саргатских колхозах были нужны. И в 1943 году 12-летняя Тая предприняла такой же переход, как и несколько лет назад ее мама. Сначала по Оби на буксире до Новосибирска. Она помнит, как безостановочно шли мимо станции военные эшелоны с зачехленными танками, пушками. Время было военное, и, наверное, подозрительной казалась одинокая девочка без каких-либо документов. И проводница отказалась ее пустить в вагон. Но какой-то сердобольный сотрудник железной дороги и билет Тае помог купить (деньги ей тетка дала), и посадил прям на место в вагоне. Не от хорошей ведь жизни ребенок один в такое время, как не подсобить бедняжке!
В общем, соединилась семья: Ремизовы были снова все вместе. Это была несказанная радость! Построили за лето из земляных пластов жилище – пластянку.
– Жизнь была трудная, я год отучилась в школе, закончила пятый класс и пошла в колхоз. И быков на пахоте водила, и учетчиком на ферме была, а потом все время коров доила. В колхозе на трудодни начисляли хлеб, но мы его почти не видели, все государству сдавали, вот и ходили на поле иногда колоски шелушить – воровали, значит, – вздыхает горестно Таисия Григорьевна. – Но за эти колоски можно было загреметь надолго… Никто и никогда меня не попрекнул и не назвал дочкой врага народа. Может, потому, что лиха хлебнули многие крестьянские семьи. В 1950 году я вышла замуж за Дмитрия Дмитриевича Варакина, его родня тоже безвинно пострадала в те страшные годы. …Однажды мы с Дмитрием Дмитриевичем – было у нас уже трое собственных детей – ездили в с. Парабель Томской области к родственникам. Остановился поезд на станции Тайга. Так защемило, заныло мое сердце: здесь когда-то высадили моих родителей, отсюда началась их голгофа… Я не политик, простой человек, и до сих пор не понимаю, за что обошлись так с собственным народом. Разве забудешь такое, разве забудут такое наши дети?..
На снимке: Т.Г. Варакина с портретом своего отца Г.О. Ремизова.
Олег ШИПИЦЫН, фото автора