Репрессии в Саргатском районе
В Омске есть архив Министерства внутренних дел, где хранятся десятки тысяч дел обвиняемых, некоторые из папок довольно пухлые и содержат десятки листов. На основании архивных данных и других источников издано 9 томов книги «Забвению не подлежит», в которых помещены короткие справки о более чем 31 тысячи жителей Омска и области, репрессированных в 20-50-е годы по политическим обвинениям. Уголовники к ним не относились.
В 2013 году я сделал выписки всех репрессированных жителей Саргатского района. Таковых оказалось 584 человека, из них 60 – саргатчане, 61 – баженовцы. Об этих сёлах подробнее: они были самыми крупными в районе: в 1938 году в Саргатке проживало 3231 человек, в Баженово – 2098.
Из 584 репрессированных было расстреляно 188 человек, то есть без малого третья часть. Прибавим к ним 17 умерших во время следствия или вскоре после его окончания. Баженовцев расстреляно 23 человека, саргатчан – 14, и ещё 6 умерли, потому что методы следствия были зверские.
Степан Васильевич Зимин, главбух Саргатской МТС, неосторожно высказался о не- удачах, постигших Красную Армию в первые месяцы войны – мол, виновата «головка» нашего государства. Он, бывший унтер-офицер царской армии, уже воевал с немцами в 1-ю Мировую. Кто-то донёс, тогда стукачество поощрялось. Зимина арестовали, его избивали, вынуждая подписаться под нелепым обвинением, но тот отказывался. Скудную пайку он менял на курево. В январе 1942 года, ещё до суда, Степан Васильевич умер. Об этом рассказал родным его сокамерник и земляк. Семью «врага народа» выселили из ведомственного жилья.
Какого возраста люди попадали под каток репрессий?
Из просмотренных подряд 416 пострадавших наших земляков 301 родились в 19-м веке, а значит 115 (одна треть) – в 20-м. Самые старые из них Артемьев Степан Ларионович, 78 лет, сторож из Саргатки, и 75-летний Николаев Фёдор Максимович, староста церковного совета из Баженово. Расстреляны в 1937 году. Самые молодые: баженовец Иванов Василий Ефимович, 25 лет, расстрелян в 1937 году. 20-летнего Шипицина Дмитрия Васильевича тоже приговорили к высшей мере наказания, но вскоре дело прекратили за недоказанностью. Шевцова Алексея Никитича, а было ему всего 16 лет, осудили на 3 года заключения. Подобное творилось не только в Саргатском районе. Из села Надеждино (под Омском) 85-летнюю Ходыкину О.Ф. по статье 58-10-11 (пропаганда и агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти…) приговорили к расстрелу. Такой же участи подвергся 88-летний Холкин Г.И. из с. Орловка Марьяновского района.
В Саргатском районе подавляющая часть населения русские, поэтому они пострадали больше других. Из 178-и репрессированных, выписанных подряд, – 151 человек русские, 6 украинцев, 5 латышей, 4 поляка, по два – белорусы, татары, казахи, эстонцы, а ещё литовец, мадьяр, немец, австриец.
Арестовывали людей под разными предлогами. До каждого района доводился план. Приезжает, например, уполномоченный из Омска и на собрании актива устраивает разнос: «Почему мало арестов? У вас в районе контра гнездо свила. Шевелитесь, иначе за пособничество врагам Советской власти будете лично отвечать!». И тогда начинали хватать людей за анекдот, за неосторожно сказанное слово. Таких людей сами милиционеры называли язычниками. Если начальник был из местных и жалел своих земляков, то хватали приезжих, а также инвалидов, горбатых, хромых, мол, им уже всё равно.
Потом начиналась обработка арестованных. Читая протоколы допросов, удивляешься надуманности обвинений: участие в повстанческих отрядах, ожидание помощи из Китая от Чан Кайши, шпионаж в пользу панской Польши, подготовка в покушении на Сталина… И всегда ответы обвиняемых: «Не признаю, невиновен».
Новиков Пётр Степанович родом из Баженово, участник войны с Германией в 1914-18 гг., георгиевский кавалер. В Гражданскую войну служил в армии Колчака, в Новониколаевске взят в плен и мобилизован в Красную Армию. В войне с Польшей командовал сапёрной ротой, но это не спасло. По возвращении в Баженово тюкалинское политбюро обвинило Новикова в контрреволюционной деятельности, и его выслали на два года. В 1933 году новый арест, во время следствия он говорил дочери Марине: «Меня обвинили в организации заговора против Советской власти и вынудили подписаться».
О том, как принуждали обвиняемых взять на себя вину, известно, но в архивных документах об этом ни слова. Екатерина Деевна рассказывала, что её, комсомолку, в 1937 году пригласили поработать в милиции, нужно было переписывать бумаги. В дальнюю комнату заводили каких-то людей, иногда оттуда слышались мольбы, стоны и крики. На вопрос: «Что там происходит?» начальник строго сказал: «Тебя это не касается». Раз, зайдя в ту комнату без предупреждения, Катя увидела разложенные на столе инструменты для пыток: клещи, шило, какие-то крючки.
Расправы над политическими противниками начались ещё в 1917 году, но тогда губернский ревтрибунал обычно ограничивался условным наказанием, объявлением общественного выговора, арестованных часто амнистировали. В 1918-1919- годах по нашим местам прокатилась братоубийственная Гражданская война. О зверствах колчаковцев напоминают братская могила красных партизан в центре села Баженово, памятники в Омске, Тюкалинске, Седельниково, Марьяновке. В ноябре 1919 года в Прииртышье установилась Советская власть – тогда начались гонения на сторонников свергнутого режима. Земского врача баженовской больницы Владыкину Анну Елпидифоровну омская губчека приговорила «за контрреволюционную агитацию к шести месяцам лишения свободы в концлагере условно». Баженовская больница была единственная на сто вёрст в округе. Старожилы вспоминали Владыкину с благодарностью, на её счету много спасённых жизней. Но не все отделывались так легко. Вот пример тому: в 1919 году арестованы, а в 20-м расстреляны Глоткин Алексей Михайлович 1881 г.р. (отец), Глоткин Глеб Алексеевич 1904 г.р. (сын), Глоткина Татьяна Иосифовна (мать).
Восстание крестьян и казаков против Советской власти в 1921 году до Саргатской и Баженовской волостей не дошло, но захватило западную часть Омской губернии. Жестокости творились с обеих сторон: восставшие безжалостно расправлялись с коммунистами, советским активом, громили совхозы и коммуны. Но когда мятеж был подавлен. пришла их очередь. Только в одной бывшей казачьей станице Николаевской (сейчас деревня в Москаленском районе) расстреляно 6 человек Никитиных, трое Ставских… Восстания в Советской России вынудили большевиков отказаться от продразвёрстки и в целом от военного коммунизма, настало время новой экономической политики (НЭП). Жизнь налаживалась, общество успокоилось, на 20-е годы приходится меньше записей в книгах жертв политических репрессий.
Новый всплеск арестов связан с недовольством крестьян коллективизацией, раскулачиванием, многие семьи лишились имущества и были высланы на север, «за болото», как тогда говорили. В 1931 году только Нагибиных из деревни Индеры осудили пять человек, а всего в разные годы арестовано 12 представителей этой фамилии, двое из них расстреляны.
Около половины всех арестов, записанных в книге, приходилось на 1937-1938 годы, очень многие из них заканчивались расстрелами, остальным обычно давали 5 или 10 лет. Дел скапливалось много, суд был скорый. Судьбы людей решала так называемая ТРОЙКА при УНКВД по Омской области. Эти три человека чаще всего не видели подсудимого, а выносили приговор на основании выбитых из него следователями показаний. Очень часто судьи не указывали даже статью закона. «Без ссылки на закон» «за контрреволюционную агитацию» приговорили к расстрелу баженовских колхозников Ивановых Василия Ефимовича и Моисея Яковлевича. Таких примеров множество.
Саргатский район – сельский, поэтому арестовывали крестьян-единоличников, колхозников, работников маслозаводов, МТС. Не щадили руководителей. Так в 1938 году председателя колхоза из села Верблюжье Станкеева Михаила Петровича расстреляли по статье 58-10-11. Обвинение, конечно, надуманное.
Точно такую же статью припаяли (так говорили) Санькову Павлу Яковлевичу, председателю Кутырлинского колхоза «Вперёд». Родственники рассказывали, что из райцентра пришло указание начинать уборку зерновых, но хлеба не созрели, жатву начинать рано. Чтоб доказать это, председатель срезал по снопу с каждого поля, побросал их в ходок и помчался в Тюкалинск. Домой он вернулся только через 10 лет. Директору Саргатской средней школы, полячке Хоряк Мальвине Болеславовне повезло больше. В 1938 году её арестовали, исключили из членов ВКП/б/ и только в 1940 году особым совещанием при НКВД СССР приговорили к пяти годам лишения свободы в исправительно -трудовом лагере.
Люди были напуганы, многие не верили в обвинения близких и пытались разобраться. Когда в 1937 трагическом году арестовали моего деда, бывшего эсера, Михаила Павловича Михайлова, бабушка Нина Ананьевна, сельская учительница, пыталась выяснить судьбу мужа, но ей пригрозили увольнением с работы, а на руках бабушки было шестеро детей. О том, как погиб дед, я узнал в 1977 году, прочитав дело, содержащее около ста листов. Нам вернули хранившиеся в той папке его фотографию и профсоюзный билет.
Михаил САНЬКОВ, краевед